Уйди в себя из этого ничто…

— 

Уйди в себя из этого ничто,
и там — внутри — немного отсидись —
пока твой мир не смоет — от и до.
Лишь только ты, мой истинный садист,

попробуешь хоть как-то изменить
судьбу мельчайших из простых вещей —
смотри, чтобы не оборвалась нить,
и ты не сгинул сам — совсем ничей —

опять туда, где вечное ничто
сплетается с обрывками мечты,
и ты летишь, и ты летишь на дно,
и забываешь то, что это ты.

Там странно так, там как-то все не так —
какая-то немножечко тоска
и жизнь любая, и любой пустяк,
и смерть, пожалуй, через чур близка,

и столько всякого, что впору отойти.
Вот и ступай. Пусть будет все, как есть.
Мир не протянет без твоей любви
и задохнется — абсолютно весь.

Топчи его кирзовым сапогом,
чтоб знал, кому и сколько доверять.
…попробуй, если сможешь, стать врагом.
…а звезды… звезды правду говорят.
— 

Опять скребется в окнах тишина,
забывшая, что следует забыть
про то, что рядом тихо спит жена,
и вместе с ней уснул семейный быт,

и можно вымолвить: «Прости меня, прости».
Какие же бесцветные слова.
Медалями на старости трясти
под небом пасмурным, и вскрикнуть, как сова,

поняв однажды глупость этих слов.
А там — вдали — слетает с языка
очередной заржавленный засов,
и убегает на поля строка

бессрочного, раздавшего на всех
себя и все, что было при себе.
И раздражает даже детский смех,
и хочется застыть в своей судьбе

прибрежным камнем, превратиться в сон,
запутавшийся в линиях руки,
когда с небес слетает сонм ворон,
кольцом сжимаясь — будто мы — враги.
— 

Как быстро пролетает то, что здесь,
не оставляя шансов на потом.
Весь этот малогабаритный, весь
наш общий, тесный и инертный дом

скрипит по швам и трескается. Вдруг
мы выскочим из суеты сует?
Смотри вперед, смелей иди за круг,
и ты поймешь, что круга вовсе нет.

Одна кромешная на свете карусель
вращает сферы нашего тепла.
Когда-то каждый новый мир блестел,
но неизбежно выгорал дотла,

и даже тля — вселенная огня.
Хотелось бы, конечно, наперед
понять, куда опять несет меня
сквозь до тоски безмолвствующий сброд.

Лицом в пургу колючую лечу.
В глазах — завеса. Давит неба пресс.
Шеренги ангелов спешат плечом к плечу,
и, кажется, Христос опять воскрес.
— 

Замолкнуть бы, поспать бы, наконец —
забыть свое и капельку пожить,
как заурядный и простой подлец.
Но время не идет. Оно — бежит.

И мне — среди всеобщего котла
вывариваться в приторный бульон.
Судьба — не только даты и года.
Как тень от древнегреческих колонн,

я падаю на ваши имена.
Но вам одно — не видеть никогда.
Какая, к черту, может быть вина?
Мне так противны ваши города

и ваши страны, ваши витражи
границ и государственных забав,
что кажется, что эта жизнь — не жизнь,
а плоть и кровь, застрявшие в зубах.

И колется, и кровоточит, и
никак уже, мне кажется, никак
не замолчать, и нет меня почти
в растаявших на подступах снегах.

Комментарии :  ₁